Культура, искусство, средства массовой информации в наше
время заняли главенствующее место в сфере формирования психики людей, их
личности. Власть иудейская не может допустить, чтобы рупорами этой культуры
стали люди "не партийные", "не свои", т.к. власть создает кумиров определенного
толка, имеющих возможность влиять на "общественное мнение".
Если в кумиры попадет человек не из "племени иудейского", вдруг он сможет
сопоставить вопиющие факты и выяснить, кто в первую очередь заинтересован в
деградации и уничтожении его народа и весь колосс власти иудейской, построенный
на лжи, "на глиняных ногах", рухнет в одночасье.
Поэтому, как бы ни был талантлив русский человек, пробится "в эфир" в своей
стране ему зачастую невозможно в принципе.
Но если в генеалогии будущего "кумира" есть черные пятна, то есть искомые гены
пусть даже в третьем, четвертом, или далее поколениях (вот ведь удивительная
вещь, эта информация у иудеев очень хорошо поставлена), или нетрадиционная
сексуальная ориентация, то уже наличие таланта отходит на второстепенную роль, и
перед будущим "кумиром" открываются все двери.
Не будем обвинять иудейский народ в отсутсвии сноровки, ума и пронырливости, это
будет неверно. Нам важно другое. Эти "кумиры" не считают нашу страну своей, они
относятся к ней как к захваченной дойной корове, которую после "выработки
ресурса" можно и на бойню отправить.
Никто не отрицает их ум и волевые качества, никто не отрицает тот факт, что в
некоторых случаях, эти деятели могут что-либо предпринимать и для пользы
завоеванного и эксплуатируемого народа. Только это будет исключительно тогда,
когда эта польза будет работать на них, на укрепление их власти, их кошелька.
Так как идеи и смысл вкладываемый в свои произведения изначально, всегда
ориентированы на благо их иудейского народа (что в принципе естественно, но
пусть оно будет в их стране, а не в чужой, захваченной ими стране, где
народ-хозяин низведен до рабского положения). А так как благо их народа
заключается в эксплуатации других народов и существования за их счет, делайте
соответствующие выводы.
Зачастую применяется двойной подход. Не зная контекста нельзя судить о сути.
Вспомним Ф.Меркури.
Когда всемирно известный в прошлом певец, и одновременно всемирно известный
педераст и наркоман Фредди Меркури, приехал в Мексику с концертом и стал
исполнять свой всемирно известный хит «освобождение», его там просто чуть не
прибили! Почему? Потому что в Мексике у основной массы народа тяжелая жизнь, и
они воспринимали призыв к освобождению как лозунг народной борьбы. Что сделал
Фредди, он оделся в женское белье и вышел на сцену перед многотысячной
аудиторией мачо… петь, про освобождение… После этого ему пришлось спасаться
бегством, не допев и куплета. Здесь мы наглядно видим как мысли вкладываемые в
одни и те же слова разными людьми могут полностью не совпадать. Ведь Фредди пел
про развращенных американских женщин, к которым причислял и себя, про их
зависимость от мужчин и призывал освободиться от этой зависимости. Фредди даже в
голову не могли прийти такие "глупости", про которые думали мексиканские мачо и
которые хотели сделать песню Фредди символом своей борьбы против порабощения.
Иудеи грабят Россию открыто, нагло, торжествующе. Еврей Немцов "продает" еврею
Йордану крупнейший в России Балахнинский бумажный комбинат за 7,5 миллиона
долларов, когда только одна, незадолго до продажи поставленная на комбинате
бумагоделательная машина стоит почти в два раза дороже - 12,5 миллиона долларов.
Новороссийский морской порт продан за 22,5 миллиона долларов. Завод "Красное
Сормово" - за 21 миллион долларов, Мурманский траловый флот - за 3 миллиона
долларов... Экономисты сравнили продажу крупнейших отечественных производителей
с контрактами хоккеистов. Когда один хоккеист "стоит" в год 25 миллионов
долларов, получается, что крупнейший морской флот, знаменитый на весь мир
кораблестроительный завод дешевле хоккейной клюшки. Так обирают, грабят евреи
русский народ. Так создают они свои фантастические еврейские капиталы -
воровски, мошеннически, хищнически, на погибели русских людей. Нам же пытаются
доказать, что бедные евреи своим кропотливым трудом, знаниями и талантами
добывают копеечки, чтобы грошик к грошику создавать капитал, во всем отказывая
себе, и дальше будет все больше и больше продажных журналистов, писателей,
драматургов, биографов, поэтов, и специально обученных иудеев, которые энергично
и доходно примутся лепить из воров, мошенников, бандитов портреты титанов труда
и мысли, реформаторов, экономических гениев.
Послушаем великого гения Рихарда Вагнера:
Да, наш музыкальный организм распался и кто мог
бы,
глядя на его разрушение, сказать, что он еще жив?
Рихард Вагнер
"Кто
увидит в гармонических чертах художественных произведений то, что они
создавались тяжелым и священным трудом гения в продолжение двух тысячелетий? А
то обстоятельство, что все новое искусство приняло еврейский оттенок, слишком
бросается в глаза и выдает себя чувству, чтобы это надо было утверждать. Поэтому
мы избавлены от необходимости заходить особенно далеко и нам не нужно
углубляться в историю искусств, чтобы доказать очевидный факт. Достаточно того,
что мы в недоумении остановились перед неизбежной необходимостью освободить
искусство от еврейского гнетущего влияния.
Искусством евреи не могли овладеть прежде,
чем им понадобилось открыть и доказать внутреннюю отрицательную жизнеспособность
музыки. Если бы еврей и хотел создавать художественные произведения, в то
же время он знает, что не в состоянии их создать, поэтому использует жаргон за
модное и пикантное выражение тех пошлостей, которые нам неоднократно бросались в
глаза в их естественном непривлекательном виде.
Однако, для разрешения вопроса о влиянии
евреев на музыку, необходимо, главным образом, обратить внимание на язык евреев
и на то впечатление, которое производит на нас еврейская речь.
Евреи говорят языком той нации, среди
которой они живут, но говорят, как иностранцы.
Прежде всего, необходимо иметь в виду то
обстоятельство, что евреи, научившись говорить на всех европейских языках, но не
владея ими как языками природными, окончательно лишены какой бы то ни было
способности выражаться на них вполне самостоятельно и индивидуально-своеобразно.
Язык не есть дело единичной личности, но произведение исторической общности; и
только тот, кто вырос в этой общности, может принимать участие в ее созидании.
Евреи же стоят одиноко, вне исторической общности с теми народами, среди которых
они живут. Они одиноки со своей национальной религией, одиноки как племя,
которое лишено почвы и которому судьба настолько отказала в развитии внутри
себя, что даже его собственный язык сохранился лишь как мертвый.
Насколько чужды нам евреи, можно судить из
того, что сам язык евреев противен нам. Особенности семитической речи, особенное
упрямство ее природы не изгладилось даже под воздействием на нее
двухтысячелетнего культурного общения евреев с европейскими народами.
Само звуковыражение, чуждое нам, резко
поражает наш слух; также неприятно действует на нас незнакомая конструкция
оборотов, благодаря которым еврейская речь приобретает характер невыразимо
перепутанной болтовни; это обстоятельство прежде всего следует принять во
внимание, потому что оно, как ниже будет показано, разъясняет то впечатление,
какое оказывают на нас новейшие музыкальные еврейские произведения.
Прислушайтесь к речи еврея, и вас неприятно
удивит отсутствие в ней чего-то гуманного: его речь - это какое-то холодное,
полное равнодушия своеобразное калякание. Ничто не возвышается в ней до
взволнованности высшей, прожигающей сердце страсти.
Вышеуказанные свойства еврейской речи, как мы видим, делают еврея неспособным к
художественному словесному выражению своих мыслей и чувств, и эта неспособность
особенно резко должна проявляться там, где нужно выразить высшую
взволнованность... Мы говорим о пении; пение - это речь, взволнованная до
степени страсти; музыка - это язык страсти. Еврей же может достигнуть
своеобразной, смешнодействующей страстности, но не трогательно-прекрасной
страсти; в таком случае он вообще, не говоря о пении, просто невыносим. И все
то, что в наружности и речи еврея только крайне несимпатично нам, в его пении
действует на нас совершенно отталкивающим образом, разве только мы на минуту
остановимся на смешных сторонах этого явления.
А творить на чужом языке до сего времени
не было возможно даже для величайших гениев. Поэтому вся европейская цивилизация
и ее искусство остались чуждыми для евреев: они не принимали никакого участия в
их образовании и развитии, но лишенные отечества, только издали присматривались
к ним. На нашем языке и в нашем искусстве еврей может только повторять,
подражать, но создавать изящные произведения, творить он не в состоянии.
Осмысленный дар созерцания у евреев никогда не был достаточно велик, чтобы из их
среды вышли великие художники; а внимание их со времен стародавних было
неизменно направлено на дела с более определенным практическим содержанием, чем
красота и духовное содержание внематериальных явлений действительного мира. До
настоящего времени нам не известен ни один еврейский архитектор, ни один
еврейский скульптор...
Оставим для суда специальных знатоков вопрос о том, что создает еврей-художник в
живописи. Но кажется, что евреи-художники занимают в творческом искусстве такое
же место, какое новейшие еврейские композиторы занимают в музыке.
Как это ни странно, но необходимо признать, что евреи, отличающиеся полной
неспособностью к художественному выражению своего существа, как в речи, так и в
пении, все же достигли господства, руководства общественным вкусом в наиболее
распространенной области современного искусства - в музыке.
То, что образованный, знакомый с искусством еврей хотел выразить в своих
попытках создать художественные произведения, могло быть только ничтожным и
тривиальным, т.к. само искусство было для него лишь предметом роскоши.
Настроение, которое одушевляет еврея в его творчестве, - вне искусства; к
содержанию художественных произведений он безразличен: только форма еще
интересует его.
Еврею все равно что сказать в произведении искусства, остается вопрос - как
сказать, и этот вопрос для него единственный, достойный заботы.
Евреям оставалось только подражать. Подражать, правда, можно удачно и успешно,
как делают попугаи, подражая человеческой речи; но подражание в искусстве так же
невыразительно и бесчувственно, как подражание этих шутовских птиц.
Вот что можно сказать о подражании, о достойном обезьян копировании приемов
музыкального творчества со стороны наших еврейских "делателей музыки", которые
если и внесли в искусство хоть что-нибудь оригинальное, то лишь своеобразный
акцент.
Этот еврейский акцент - яркая особенность всего племени, принадлежит не только
простым евреям, оставшимся верными своему племени, но он имеет настойчивое
поползновение остаться и у образованного еврея, с каким немалым старанием
образованный еврей ни пытался бы от него избавиться.
Такова неудачная судьба образованного еврея, и создалась она все теми же
особенностями его общественного положения.
Народ ищет того, чем он мог бы
жить, того, что для него было бы поистине настоящим, но не отраженным, не
реформированным... А таким настоящим для евреев является только их искаженное
прошлое...
У еврея-художника, как и у всякого художника вообще, это стремление к народным
источникам ощущается и проявляется как бессознательная необходимость.
Впечатления, пережитые у этих источников, сильнее его воззрений на современные
искусства и сказываются на всех его произведениях. Эти скомканные мелодические
обороты и ритмы синагогального пения занимают музыкальную фантазию еврейского
композитора точно также, как непосредственная лирика нашей народной песни,
рисунок ее ритма и народная пляска были созидающей силой в творчестве
представителей нашей инструментальной музыки и художественного пения.
Поэтому воспринимающей музыкальной способности образованного еврея не многое
понятно из широкого народного созерцательно-художественного круга нашей музыки.
Ему понятно лишь то, что ошибочно представляется имеющим сходство с еврейскими
музыкальными особенностями.
Однако, еврей по своему положению далек от того, чтобы серьезно углубиться в
наше искусство: либо намеренно (боясь узнать свое истинное положение среди нас),
либо невольно (ибо он все-таки не в состоянии понять нас), он поверхностно
прислушивается к нашему творчеству и к его живым источникам. Вследствие этого
поверхностного отношения к делу, он и сделал легкомысленные заключения об этом
внешнем сходстве, ему единственно доступном.
Поэтому, случайные наружные признаки
явлений, как нашей жизни вообще, так и нашего искусства, кажутся евреям
существенными. А когда эти признаки они кладут в основу своего художественного
творчества, то оно и приобретает извращенный, чуждый и несимпатичный характер.
Понятно, что в еврейских произведениях вся задача сводится не к содержанию и не
к предмету, о котором стоило бы говорить, но исключительно к самому способу
выражения.
Мы говорили, что евреи не дали свету ни одного истинного служителя искусства. Но
необходимо упомянуть о Генрихе Гейне. В то время, когда у нас творили Гете и
Шиллер, не было ни одного другого поэта-еврея. Но когда у нас поэзия
превратилась в ложь и когда не сохранилось ни одного настоящего поэта, тогда
стало делом некоторого очень одаренного поэтического еврея (Гейне - ред.)
раскрыть с пленительной насмешкой эту ложь, эту бездонную вялость, иезуитское
лицемерие нашего творчества, напрасно пытавшегося придать себе вид поэзии. Он
немилосердно бичевал также своих знаменитых музыкальных собратьев-евреев за их
открытое намерение быть художниками; никакой обман не мог перед ним устоять. Он
был без отдыха гоним неумолимым демоном отрицания того, что казалось ему
отрицательным через все иллюзии современного самообмана, до той точки, где он
сам себе налгал, что он поэт. За это он приобрел свое стихотворное вранье,
переложенное нашими композиторами на музыку.
Он был совестью еврейства, как еврейство является нечистой совестью нашей
современной цивилизации.
Еще мы должны будем назвать одного еврея, который выступил у нас в качестве
писателя. Из его еврейской обособленности он вышел к нам ища спасения. Он его не
нашел и должен был сознаться, что он может его найти лишь только в нашем
спасении в искренности человека. Для еврея сделаться вместе с нами человеком,
значит прежде всего перестать быть евреем. Это и сделал Берне. И Берне учил, что
такое спасение не достижимо в довольстве и равнодушном холодном удобстве, но что
оно, как нам очевидно, стоит тяжких усилий, нужды, страха, обильного горя и
боли.
Становитесь же не стесняясь, - скажем мы евреям, - на правильный путь, так как
самоуничтожение спасет вас! Тогда мы будем согласны и, в известном смысле,
неразличимы! Но помните, что только это одно может быть вашим спасением от
лежащего на вас проклятия, так как спасение Агасфера - в его погибели."